Стих 16-прим: Ситцевому ангелу
“ Не мучьтесь понапрасну, она ко мне добра,
Легко и грустно, век почти что прожит,
Поверьте, эта дама из моего ребра,
И без меня она уже не может”.
(Булат Окуджава)
Здравствуйте, меня зовут Никита, я алкоголик.
Но на этот раз я сначала расскажу про Колю, а то страшно с себя-то начинать.
Когда он начал спиваться, и никто не знал, что делать, Колина жена Вера решила,
чтобы он лучше пожил один. Думали, это месяца на три, но получилось больше. Коля
редко бывал совсем один: то он пил минавазин из аптеки с соседом, который умер,
то к нему приходили черти, а потом инопланетяне. Зеленого инопланетянина Коля
подбивал пройти за бутылкой сквозь стену магазина, но потом ему стало стыдно
учить инопланетян плохому, и он им толкнул старый шкаф за три тысячи долларов.
Они уже подгоняли к окну летающую тарелку, а Коля стал звонить Вере, чтобы она
ехала смотреть. Вера приехала, Колю как-то отбили у приходивших за ним чертей и
от участкового. Потом, когда он должен был уже совсем умереть в белой горячке,
ему явился ангел на шкафу, который инопланетяне так и не успели погрузить в
тарелку, и пообещал, что больше Коля пить не будет. Так и вышло. Трудно сказать,
как он вообще остался жив, но он стал ходить в АА.
Отношения с Верой, своей первой и единственной любовью, Коля никогда не
разрывал окончательно, она тоже ему помогала и жалела его и даже доверяла ему
сторожить собаку Ингу, когда уезжала женихаться с чуть ли не генералом каким-то.
Через шесть лет после того, как Коля пришел в АА, где он прямо с порога, даже ни
во что еще не въехав, стал трезветь, Вера предложила ему снова пожениться. Он
еще долго переспрашивал, в своем ли она уме. Второй раз они расписались спустя
тридцать лет после первого и спустя восемнадцать лет после того, как Вера
отправила его с раскладушкой пожить без нее. Сейчас они так счастливы друг с
другом, что Коля даже перестал ходить на группы АА, и тут он не прав, потому что
надо же и другим рассказывать об этом.
Второй раз Вера вышла замуж, конечно, не за того Колю, который в середине
этой истории на “раз” пропил привезенные ею из-за границы ботинки. Но, вполне
возможно, второй раз она вышла замуж за того же самого человека, что и в первый
раз на тридцать лет раньше, который сумел вернуться к себе вместе с нею. Со мной
с самим произошло нечто похожее: я тоже вычеркнул из жизни, минимум, четверть
века, когда я был вообще непригоден для нормальной человеческой любви.
Алкоголиком я был, вероятно, всегда, по самому своему устройству. Еще во
времена своей первой школьной любви я пил не так, как нормальные люди: мне
обязательно надо было нажраться и творить какие-то дикости, пытаясь привлечь к
себе внимание. И это стоило мне той первой любви, утрату которой я быстро залил
водкой. Чувство одиночества я стал перемешивать с вином, я даже наслаждался им в
этом коктейле, но в то же время я страстно искал понимания меня. Я никогда не
мог не то что лечь в постель, но и сколько-нибудь продвинуться в отношениях с
женщиной, которая мне не нравились хоть чем-нибудь и с которой “не о чем было
поговорить”. Но скоро я нашел выход в том, что, если у меня были какие-то шансы
понравиться женщине, то и она мне начинала сразу хоть чем-нибудь да нравиться, и
поговорить с ней сразу как-то находилось о чем, и в этом очень помогал стакан.
Но в то смутное время моей юности, которая в моих отношениях с женщинами
растянулась до довольно зрелого возраста, я умел только говорить и совершенно не
умел слушать. Я и не знал, что любовь есть слушание, а не говорение.
А всякого рода эрзацев любви в моей жизни было, в общем, достаточно, я даже
практически все время был на ком-нибудь женат, так как отсутствие любви в своем
сердце я компенсировал ложным чувством исполнения “семейного долга”. Да и в
бытовом смысле это было удобно, так как женщины, к которым я таким образом
пристраивался, меня-то, как ни странно, чаще всего любили и прощали мне все. Они
прощали мне, что я алкоголик, и списывали на это страшный грех нелюбви.
Стараясь ответить взаимностью, потому что какое-то чувство благодарности у
меня же все-таки было, я всегда старался “мириться с их недостатками”. Я мог
говорить себе: что ж, что она дура, зато у нее толстая жопа. Или: что ж с того,
что у нее толстая жопа, зато она образована. Или как-нибудь еще. За это я считал
себя очень терпимым, великодушным и благородным человеком, способным прощать.
При жизни таким способом мне никогда бы не пришло в голову, что эти “поиски
идеала” надо было начинать с того, чтобы лечиться. Я же вовсе не казался себе
больным человеком, ну, разве что пьющим немного не в меру, но это же все было
связано с экзистенциальной тоской по несбывшемуся…
Собственно, становиться другим человеком я начал совсем по другому поводу:
мне просто надо было “научиться пить”, я понимал, что иначе не выживу, и в этом
смысле я заботился только о себе, а отнюдь не о своих женах и детях, которым, на
мой взгляд, было и так хорошо со мной. Я стал ходить в АА, конечно, только ради
этого, но там постепенно что-то стало происходить со мной. Наверное, тогда еще
не умея сформулировать это, я стал догадываться, что любовь есть слушание, а не
говорение, и что я вообще всю свою жизнь прожил не так.
Я сразу же сделал первую попытку жить по-другому, но я к этому еще вовсе не
был готов. Это был апофеоз принципа: “Что ж, что она …, зато”. И поскольку эта
моя жена была личностью яркой, то и оба “зато”в этом уравнении оказались очень
велики. Однако, продолжая ходить в АА, я стал исходить из того, что основой моей
любви должно стать смирение. Лишь позже я догадался, что смирение в семье может
быть процессом всегда и только взаимным. И смиряться надо, наверное, не друг
перед другом. Если искать смирения не вместе, а порознь, выясняя, кто тут
главный, это будет процесс взаимной дрессировки.
Я бы не хотел говорить ничего плохого ни об одной из своих жен. Вовсе не они
виноваты в том, что я был скотиной в отношениях с ними, как, впрочем, не было и
их заслуги в моем превращении в человека, если оно произошло. Но я понемногу,
трудно, трезвел, ходил в АА, ремиссии теперь составляли у меня около года, я
как-то незаметно и исподволь становился другим человеком, кому уже и нужно было
что-то другое. Это очень трудный момент в жизни трезвеющего алкоголика, когда
ему уже нужно что-то другое. Если он этого не найдет рядом, он убежит. Инстинкт
более сильный, чем даже желание похмелиться, будет гнать его, и неизвестно кого
и куда заведет: так птицы летят, едва ослабли прутья клетки, в поисках чего-то,
что они вряд ли умеют назвать на своем птичьем языке. Это горизонтальные
разбежки в попытках бегства по вертикали, и это всегда очень опасно для
всех.
Вот на этом фоне в сорок семь с половиною лет на меня рухнула моя первая
любовь. Как на Кольку, когда на седьмом году трезвости он снова встретил свою
бывшую жену, а она его. Но, к сожалению, это была не моя жена. Меня поразило то,
что в этой женщине не было решительно никаких изъянов, не было привычного для
меня “что ж, что она…, зато…”. Я принимал ее целиком, и это было для меня
совершенно ново. Это была первая любовь, потому что все предшествующие лет
тридцать пять оказались как бы вычеркнутыми, а я – мальчиком, столь же пылким,
сколь и беззащитным и тонкокожим. Это была любовь, которой я раньше никогда не
знал, которая была просто недоступна исковерканному и больному мне.
(…Private: этот текст существует, но не публикуется). Я был уже
долго трезв, я летел, я преображался со всей силы. Пятнадцать месяцев на свете
не было счастливее людей, чем мы двое. А потом она позвонила мне из Саратова,
куда я проводил ее неделей раньше, и сказала, что уже больше никогда не вернется
ко мне. (…Private: этот текст существует, но не публикуется). Она
не ставила целью меня дрессировать, она просто не выдержала моих метаний по
горизонтали, где ей казалось, что я принадлежу не только ей. Хотя, в общем, так
оно и было. На самом деле, я даже не могу сказать, какая она была, была ли она,
например, умна или глупа, добра или зла. Я понимаю, что означает выражение
“любовь слепа”, но я бы не хотел повторения этого опыта. А, впрочем, он все же
лучше, чем формула “что ж, что она…, зато…”. Человека стоит любить
безоговорочно, и лишь на этой основе ты получаешь право судить о его
недостатках. Или не любить, если тебе это не по силам – и не мне судить ее за
то, что ей это оказалось не по силам.
(…Private: этот текст существует, но не публикуется). Бог нам
не шлет, как известно, испытаний, которые мы не в силах перенести. И у меня был
шанс сохранить человечески образ. Если есть боль, то в ней есть и какой-то
смысл, и с ней надо жить. Кошка не потеряет свой образ, с воем убегая от муки,
но человека это недостойно. Но я даже не раздумывал, я врезался в свой последний
запой так, как поезд врезается в упавшее на рельсы дерево.
Как объяснили мне потом более мудрые врачи, нарколог, может быть, даже и из
лучших побуждений сострадания посадил меня на барбитураты. Я не понимал, что
происходит, а это была еще одна коварная зависимость. Она играла со мной порой с
недельным, а порой и с двухнедельным лагом: я мог встать и работать, сбегать на
группу, поплавать в бассейне, как будто совсем выздоровев, а потом меня опять
валило с ног, я пугался, шел пить и заранее вызывал капельницу. Потом пить я уже
боялся, хотя стоило мне поднять голову от стакана, как воспоминание…
(Private: этот текст существует, но не публикуется).
В самые черные дни бесснежного московского декабря друзья уложили меня в одну
из лучших больниц для полного обследования, потому что у меня все время
держалась температура 37, 2, лишавшая меня всякой воли. Я заранее догадывался,
что врачи ничего не найдут, так оно и вышло, но в уютной чистой палате за четыре
я дня обжился и чуть успокоился. (…Private: этот текст существует, но не
публикуется). Я вошел и сказал (…Private: этот текст существует,
но не публикуется), а она сказала, наверное, не без насмешки, которой я
в то время не заметил, что приятно иметь дело с человеком, который точно знает,
что ему нужно. (…Private: этот текст существует, но не
публикуется).
Мне трудно сейчас описать тот путь, который я затем проделал, когда и каким
именно образом мне это удалось. Просто я увидел свет в окружавшей меня тьме, и
понял, что где-то там спасение, и я на него пошел. Я шел прямо напролом, потому
что мне было уже совершенно все равно, кто и что обо мне подумает.
(…Private: этот текст существует, но не публикуется). И теперь,
когда все так солнечно в горах за балконом. (…Private: этот текст
существует, но не публикуется). А зачем Колина жена везла ему из-за
границы ботинки, которые он на следующий же день пропил? Неужели мы скажем, что
она надеялась на что-то? Ну да, конечно, она надеялась. Потому что, повторю я
вслед за апостолом, “есть сии три: Вера, Надежда, Любовь, но любовь среди них
главнейшая”. И мать их Софья.
Что до секса, то слово “секс” мне не очень нравится. Тогда уж мне больше
нравится слово “совокупление”, это же от “совокупности”, в этом что-то есть. А
“секс” - это по-нашему “ебаться”. Ну, вон и мухи тоже ебутся. Нет, это, конечно,
здорово, но при чем же здесь любовь? Наверное, они помышляют об этом какими-то
другими словами. Ты очень долго не понимаешь, почему одним и тем же словом
называется и та любовь, о которой говорится в Евангелии, и та, какую мы рисовали
себе в воображении в восьмом классе средней школы. Нескоро ты начинаешь это
понимать, ты долго думаешь, что тут какая-то путаница. Что чего разновидностью
является? Спросите у Веры, Колиной жены, она знает, а я ее никогда не видел, я и
Колю давно не видел, он на группы перестал ходить от счастья.
Благодарю вас за то, что вы меня выслушали.
Дальше (Стих 17-й: Злых людей нет на свете)
К оглавлению
|